«Нудный дождь начинал выкашивать болельщиков
, к тому же
, «Факел» играл с каким-то аутсайдером
, в замедленном темпе меся грязь, — люди
, сутулясь под дождем
, покидали трибуны. Передо мной
, на «западной», в десятом ряду
, сидели два забавных приятеля. Один постройнее
, в плащ-накидке
, как только на поле что-то происходило
, вскидывал руки и что-то кричал
, слева от него мужик поплотнее
, но ниже
, держал над обеими головами зонт и постоянно говорил на ухо соседу. Они не замечали дождя…
— Это же великий болельщик
, тот
, в накидке. Батраченко. Он слепой. Абсолютно. Зачем ходит на стадион?
— Неповторимая атмосфера… — просветил меня товарищ.
Мы возвращались домой после бесцветной ничьей
, и у меня все не выходило из головы: слепой приходит смотреть футбол! Каждый матч
, всю жизнь. У него и место постоянное — 133. Я уже раздобыл его домашний телефон. И вскоре набрал номер.
— Несчастье у меня огромное — Лида умерла. Ушла Лида
, а я не верю. Она всю жизнь со мной
, 59 лет
, четыре дня не дожила до годовщины.
Он говорил со мной просто
, как со старым знакомым. А мне было стыдно за мой бестактный звонок. И все же мы встретились с ним
, когда миновали сороковины
, когда душа чуть улеглась.
— Мне уж 87
, поработаю часа два и усталость находит, — говорит он легко и не по-стариковски быстро
, убирая со стола бумаги
, отодвигая машинку
, которой тоже лет 60 — подарена в госпитале в Ленинграде наркомовцами от соцобеспечения
, на которой он выучился печатать по итальянской системе
«вслепую» десятью пальцами и без ошибок. — А с футболом-то я связан с малолетства
, когда еще отцовские сапоги изрезал на покрышку для мяча. После
, в Воронежском пединституте
, у меня учились в разные годы едва ли не все известные футболисты: Бобров
, Проскурин
, Дуванов
, Литвинов… А какой вратарь был Татаренко! Сам себя сгубил в расцвете. Водочка коварна
, она всегда к славе лепится…
Детство его прошло в Краснодарском крае
, в Армавире
, на станциях
, разъездах — отец был старшим мастером на железной дороге. Сынишка Степка
, пятый ребенок в семье
, гонял в футбол
, как встал на ноги. Точнее
, тряпичный шарик
, дорогих мячей у детворы не водилось. Но так мечтал о настоящем мяче! Забрался на чердак и — какое счастье! — две пары отцовских яловых сапог на стропилах висят. Полдня резал голенища на вымеренные квадраты
, а затем сшивал сапожной иглой — отменнейшая покрышка вышла. Он вдвойне стал героем в глазах сверстников — и за необычные верткие проходы
, и за изготовление почти фабричного мяча. Отец узнал обо всем по осени
, когда пришла пора сапог. Простил как-то мягко
, улыбнулся: мол
, понимаю. Хотя семья жила в полунищете. После Степан поступил в сельхозтехникум. Обучился вождению всякой машины
, трактора
, комбайна.
Но судьба вертела Степой Батраченко
, как хотела. Отличник учебы
, гимнаст-разрядник
, солист самодеятельного хора… Все давалось ему
, а вот в футбол прорваться не давали обстоятельства. Вызывают: отличник
, комсомолец
, спортсмен — поедешь в военное училище спецсвязи в Воронеж. И там тоже самое: отличник
, активист… А училище было непростым — в нем готовили контрразведчиков. И тут началась финская война…
Всего несколько месяцев назад он познакомился на танцах с девушкой Лидой
, десятиклассницей. Ходили в кино
, провожал вечерами до дома
, был первый поцелуй. Происходило нечто трепетное с сердцем — любовь? Он видел в ней едва ли не младшую сестренку — все же школьница. В один из вечеров по абонементу попали в драмтеатр. На сцене: Дальний Восток
, японцы
, провокации на границе у Пади серебряной
, самоотверженность жены нашего офицера.
— Провожаю домой и спрашиваю: а как бы ты
, Лидочка
, поступила
, случись что со мной? Молчит. Она всегда немногословной была. И вдруг: «Там видно будет…»
Его уже забрасывали по тылам. Выполнял
, возвращался. Но в такой переплет попали впервые. Подразделение Степана Батраченко находилось в бронемашине. По ней били снайперы
, строчили пулеметы. Пару часов продержались
, отстреливаясь.
— Я открыл смотровую щель
, чтобы сориентироваться. И все!.. Удар в голову
, темнота. Успел
, как сообщили мне потом
, еще справиться с ракетницей — дал в небо сигнал. И наши все поняли. Отбили. Разгромили группировку противника
, которую мы отвлекли на себя. На этой же бронемашине меня пытались как можно скорее доставить в Кандалакшу. Получил орден Красного Знамени.
Лишь в офтальмологическом институте на Мойке
, 8 в Ленинграде 27-летний Степан Батраченко осознал до конца свою трагедию. Оказывается
, и пули дробятся на осколки
, не только плющатся. По смотровой щели бронемашины ударила пулеметная очередь. Пули раскалывались
, разрывались на части от ударов о чугун. Девять осколков сквозь узкую щель россыпью ударили по командиру
, по лицу
, в левое плечо. Левого глаза он лишился сразу. Затем удалили правый
, в котором сидел 24-миллиметровый осколок. Пластиком восстановили часть лицевой кости.
И начались встречи
, душещипательные беседы. Им
, лишившимся навсегда зрения
, одного из немногих главнейших человеческих свойств
, внушали
, как надо бороться за жизнь
, приводили примеры из жизни известных людей. Как жить дальше
, товарищи прорицатели и психологи
, оптимисты и герои
, если тебе всего 27? Если тебе хочется пинать мяч на зеленом поле под ярким солнцем
, смеяться
, радоваться жизни
, любить женщин… Наутро в палате стояла гнетущая тишина: выбросился из окна почти недвижимый обгорелый танкист. Молодой
, как Батраченко. А за окном на деревьях пели птицы.
Разведчик попросил медсестру написать письмо в Воронеж. Девушке. Короткое и прощальное. Мол
, знали друг друга
, счастливые это были дни
, но судьба преподнесла мне черный сюрприз
, и теперь ты забудь обо мне навсегда. И лежал потом часами
, стиснув зубами подушку. Ни дня
, ни ночи не различал
, да и зачем различать их
, если он ни на что не годен и днем. А однажды утром он услышал необычные шаги в коридоре
, не шаги — каблучки. Как из прошлого. Из недавнего
, еще не забытого и светлого.
Он все еще сопротивлялся
, он говорил
, что не хочет сделать ее несчастной
, измученной
, вечно озабоченной. Еще и не было массовых примеров самопожертвования — отечественная война еще впереди
, когда тысячи солдат лишились глаз
, рук
, ног. Он настаивал на ее отъезде. Наконец
, решил использовать последний козырь: «Опиши
, Лидуся
, все как есть своим родителям
, что они тебе посоветуют… «. Родители ответили: решайте сами
, а мы благословляем.
Началась совершенно новая и необычная жизнь. Степана в числе пятерых слепых определили учиться в пединститут
, но вместе с ним поступила и жена Лида. И отныне всю долгую жизнь он не знал несчастий
, он был горячо любим и любил и вскоре понял
, что настоящим спасением от крупных невзгод в жизни может быть только светлая любовь. И лишь после нее — работа
, общественность
, круговерть увлекательных планов и прочая атрибутика. Он вновь стал первым студентом
, и со стипендии в 130 рублей переведен на особые 500. Война
, блокада
, эвакуация в Пермь
, продолжение учебы
, рождение сына. В 42-м в Армавире его отец Иосиф Иванович
, выполняя задание
, взрывал железнодорожное хозяйство перед заходом в город немцев и в конце операции погиб сам. А год спустя в разбитый войной на девять десятых Воронеж
, только что освобожденный
, прибыли два специалиста педагога-историка — Степан и Лидия Батраченко. Они стали работать в пединституте. Ассистентами для начала. Учили студентов
, учились сами. Но Батраченко не хотел быть просто слепым преподавателем.
Сообщает Лидии Федоровне
, что намерен поступить в аспирантуру
, а для этого ему надо срочно выехать в Москву. Он уже не ассистент
, а полноправный чтец лекций
, они интереснее
, нежели у некоторых его коллег
, он становится любимцем
, авторитетом студентов
, всегда окружен ими. Не скупится на оценки
, но за его добротой проступают и укор за слабые знания
, и демонстрация блестящих примеров. Он никогда не нуждался ни в собаке-поводыре
, ни даже в тросточке — его всегда вели
, всегда окружали люди и
, конечно же
, постоянно рядом находилась его единственная Лидуся.
Он поступил в аспирантуру и написал диссертацию. Часами стучал на машинке-ветеране. Все годы при нем находились секретари-переводчицы из числа студенток
, хотя ставки такой в институте и не значилось. Студентки восхищались им и готовы были помогать ему в работе бесплатно. Однако он с присущей ему эмоциональностью хвалился
, что живет богаче других — зарплата плюс пенсия инвалида первой группы и заставлял своих секретарей брать от него
, зарплату.
— 20 девчонок-секретарей за все годы я довел до диплома и до замужества, — горделиво сообщает мне Степан Иосифович. В течение года он спал по четыре часа. Отлично защитился
, стал кандидатом наук
, доцентом. Ездил с агитпоездами по сельским районам Воронежской области
, четыре-пять раз в день выступал перед людьми. По указанию обкома партии о нем была написана документальная повесть с вполне предсказуемым названием
«Неутраченное счастье». Почему-то нравились встречи с ним зекам в колониях. Может
, потому
, что он всегда хотел быть сопричастным к чужим бедам
, к избавлению от них. Была одна студентка — плохо училась. Не глупая
, так почему же? — задумался Батраченко. Выяснил — из детдома
, материально тяжело ей. Собрал студентов и — по секрету — поможем
, ребята. Купили пальто
, кое-что еще. Уже через годы получил неожиданно письмо из далекого Приморья: «Это замечательно
, что такие люди
, как Вы
, есть…» От нее.
— Для кого-то это уже банальные слова Николая Островского
, для меня — ключевые. В общем
, умей жить и тогда
, когда жизнь становится невыносимой
, сделай ее полезной для людей. Желая стать полезным
, я получил ответную реакцию людей
, они мне всегда шли навстречу. И
, главное
, со мной всегда была рядом моя Лидуся. В Воронеже
, в институте
, в пути
, в Москве
, в счастливые мгновения
, в беде
, даже в моем осмыслении футбола
, она всегда присутствует со мной. Семья стала расти. Сын Виктор — подполковник. Дочь Наташенька в том же нашем институте
, кандидатскую писала на польском и немецком
, поскольку преподает зарубежную историю. Двое внуков и трое правнуков. Жизнь прожита не зря. В пединституте я работал 42 года
, а общий трудовой стаж — 52.
Второй раз в жизни ему стало плохо
, когда внезапно заболела Лидия Федоровна. Как приговор: воспаление мозга
, энцефалит. Ей пришлось бросить не только диссертацию
, но вскоре и работу. Когда она умирала
, Степан Иосифович просто не верил в происходящее. В его сознании она была вечной
, в зрительной памяти
, в памяти жизни — красивой
, умной
, чуткой
, нежной девочкой-десятиклассницей. Врачи сделали ему укол. Он спал три часа. Проснулся — Лидочки уже нет…
Бесцветный матч по дождю закончился
, и два друга — один стройнее и выше в брезентухе
, другой пониже
, но кряжистый — с зонтом
, как истинные болельщики — фанаты
, решили выпить за безнадежность сегодняшней игры. Идея пришла в голову Телкову. Он
, пожизненный директор разных школ
, много лет сидел на трибуне один
, потом заприметил столь же одинокого
, ряда через два
, и перебрался к нему насовсем. Николаю Тихоновичу 69
, на 18 лет моложе Степана Иосифовича
, но общность идеи притягивает через все препятствия
, и несколько лет назад они стали друзьями
«не разлей вода». Посоветовавшись
, купили
«четверку» — с поллитрой уж больно много мороки. Выпили.
— У Степана обострились все футбольные переживания — он же эмоциональный. Начал мне доказывать
, кто играет так
, а кто не так
, судью ругать начал. Руками машет… А назавтра я ему звоню: как дела? А он: какие там дела
, Лидочка говорит: как тебе не стыдно? А мне и вправду так стыдно
, что… В общем
, встретимся
, мол
, на игре, — вспоминает Николай Тихонович. — Больше не пили. Он вообще-то в жизни если выпил две крохотные рюмочки… Он же стоик и трудоголик — вот две его болезни. У него моя жена училась
, до сих пор вспоминает
, как легко было его слушать
, общаться с ним. Он вообще легкий человек
, общительный
, в то же время уравновешенный бывает очень
, даже степенный
, терпеливый… Но — принципиален
, на сделку не пойдет! Память — всех знает
, все помнит
, кто когда учился
, какое начальство через его аудиторию прошло
, телефоны на память называет…
Мы сидим в рабочем кабинете Степана Иосифовича. Его просторная квартира на втором этаже в доме
, словно специально построенном в двух шагах от центрального стадиона
, улавливает все пиковые страсти футбольных состязаний. Передо мной футбольный справочник-календарь — 99. «Если есть великие футболисты
, то есть и великие болельщики России». — Это о нем
, о Батраченко
, говорит Владимир Проскурин
, воронежский футболист
, организатор футбола.
— Я выезжал неоднократно на базу
, где тренируется
«Факел», беседовал с ребятами по всем вопросам
, бывал на собраниях
, тренерских советах. Сейчас вот веду учет игр всех 22 команд первого эшелона
, завел карточки… — рассказывает Степан Иосифович.
В углу чернеет пианино. «Иногда бренчал на нем, — бросает хозяин. — А в основном для детворы
, вон Сашенька может сыграть нам что-нибудь». Пятилетний правнук живо прыгает к инструменту и огорошивает нас привычной для него гаммой. Скоро Телкову придется потесниться в ряду: Сашка просит прадеда купить и ему календарь и брать его с собой на стадион. Что ж
, племя фанатов футбола неистребимо
, и оно постоянно пополняется. Перед рабочим столом хозяина на стене два портрета
, написанные маслом. Он — в гимнастерке и с орденом. На втором — Лида-Лидуся
, молодая
, наверное
, тех лет
, когда он еще видел ее.
Он не видит эти портреты. Не видит огромный сервант
, забитый книгами. Но здесь витает душа Лидуси. Он это чувствует и иногда
, забывая
, обращается к Лидочке
, называя ее по имени
, либо
«моя любимая». Он же сказал мне еще в первом телефонном разговоре: она не умерла
, она ушла и как бы вернется в любой момент…» © В центре — Степан Батраченко
, по левую руку от него — главный тренер воронежского
«Факела» Валерий Нененко
, по правую — президент клуба Юрий Батищев.
1999 год.